Сказки

Дриада

Маленькая дриада проснулась от того, что ее дерево сотрясалось и в ветвях его выл ветер. Она испугалась и вжалась в самую сердцевину дупла. Дупло было очень глубоким и уходило внутрь дерева. Потом дерево стало раскачиваться и завертелось. Дриада не понимала, что происходит, но выглядывать наружу боялась, утешая себя тем, что скоро ураган пройдет и можно будет безбоязненно посмотреть, что же случилось на самом деле. Дерево завертелось сильнее, потом еще сильнее и она уже не понимала, то ли и правда ее несет куда-то ураганом, то ли ветер с такой силой кружится вихрем вокруг ствола, что ей всего лишь кажется, что ее дом несется по воздуху в самой середине смерча.

Потом голова закружилась и она почувствовала что очень быстро падает глубоко-глубоко. Дриада не успела испугаться и потеряла сознание. Очнулась она в полнейшей темноте и тишине. Тишина была непривычной — слишком тихой. Дриада подняла голову, медленно вскарабкалась, цепляяясь тончайшими пальчиками, к отверстию дупла и осторожно выглянула наружу. Перед ней были звезды — совсем крохотные звезды. Еще было черное небо и больше ничего. Ни земли, ни деревьев, ни цветов, ни зверей.

Дерево висело в черном небе, от его корней бесшумно отделялись комочки земли. Листьев на дереве не было. Дриады не умеют плакать и у них нет сердца. Поэтому она не заплакала и сердце ее не сжалось. Дриады умеют видеть и слышать, одушевлять деревья и создавать настроения. Она не слышала ничего — ни единого звука. Она не могла создать настроение, потому что для этого надо оттолкнуться от чего-то, уже имеющегося, а у дриад нет памяти — они живут длящимся сейчас мигом. У нее было дерево, вырванное из земли.

Дриада осторожно высунула полупрозрачную ручку из дупла — рука погрузилась в непривычную на ощупь вязкую массу. Масса не вошла в ее дерево. Дерево было ее домом и дупло его было затянуто дыханием дриады, как легкой, проницаемой для дриад, но непроницаемой для всего остального мира, пленкой.

Дриада вернулась обратно в дупло. Она не знала, что именно можно делать в такой непривычной ситуации. Не было больше нужды быть душой дерева — оно было мертво. Его можно было сохранять как дом и для этого надо было иногда чувствовать ствол своим домом и гладить дупло изнутри кончиками пальцев. Больше делать было нечего.

Дриада заснула. Она много раз засыпала и просыпалась. Дриады не знают времени — у них нет старости, а смерть настигает их лишь тогда, когда дриаду застигнет лесной пожар. Перед огнем они бессильны.

Она проснулась и почувствовала маленькое изменение в пространстве своего дома. Во сне она разворошила верхний слой трухи и слежавшейся хвои, на которой спала, и теперь перед ее глазами оказалась маленькая светящаяся гнилушка. Дриада положила светящуюся щепочку на ладонь и улыбнулась. Щепочка светилась — бледно, тускло, но светилась. Было много звезд, но они были очень далеко. Щепочка лежала у нее на ладони. Дриада накрыла ее другой ладонью, подержала немного, потом снова раскрыла ладошки. Щепочка засветилась чуть ярче. Может быть, дриаде это только показалось. Она заснула, не выпуская гнилушку из руки.

Теперь она спала только зажав щепочку в руке. Проснувшись, она смотрела на щепочку, наклонив голову, иногда обматывала ее своими волосами и смотрела на пробивающийся сквозь волосы неяркий свет. Иногда, сидела долго, положив светящуюся щепочку себе на голову. Щепочка светилась теперь ярче. Иногда дриада смотрела на нее сквозь пальцы, но никогда не пыталась выставить руку со щепочкой наружу.

Через время она не смогла зажать гнилушку в своей руке. Гнилушка стала больше, хотя осталась той же неровной формы. Свет ее стал более мягким и даже теплым. Впрочем, может дриаде это только казалось. Потом дриада спала, обхватив гнилушку обеими руками. Дриаде стали сниться сны. Дриады не видят снов. Поэтому сначала она растерялась, поняв, что стала проживать несколько жизней. Одни жизни она проживала в дупле мертвого дерева, в темноте, с мелкими дальними звездами, некоторые из них мерцали. Другие жизни она проживала в лесу, в живом дереве. Пели птицы и вокруг нее кипела жизнь. По стволу легко взлетала рыжая белочка, муравьи торопились в извилинах коры, задумывался еж, остановившись под деревом.

С гнилушки осыпалась труха и труха тоже светилась мягким ласковым светом. Скоро все дно дупла было устлано мягкой светящейся трухой. Дупло светилось теперь изнутри и с лица дриады не сходила завороженная улыбка.Теперь она спала на гнилушке, усыпанной трухой. Она посыпала этой трухой свои волосы и они тоже светились, и в той жизни, где были деревья и звери она теперь тоже появлялась со светящимися волосами.

Гнилушка росла и скоро стала занимать собой все дупло. Дриада обхватила ее руками и стала медленно подталкивать к выходу. Она уже не боялась — у нее было много жизней и гнилушка была уже настолько велика, что не могла сгинуть за пределами дома. Гнилушка выскользнула из отверстия и повисла ровно напротив дупла. Теплое, умеренно яркое солнышко светило для дриады. Она смотрела на солнышко и засыпала.

Оленек

Оленек был никаким не маленьким оленем, как думали все. Он был маленьким единорогом. Единороги в тех местах жили всегда. Местные жители их боялись, потому что существовало поверье, что рог у единорога острее любой самой острой вещи, которую только можно себе вообразить. Поэтому, если единорог даже случайно чуть прикоснется к человеку своим белым рогом, то человек упадет замертво, пронзенный. Поэтому, завидев единорога, все убегали.

Потом, одна девушка пошла собирать ягоды и подвернула ногу. Из леса, на поляну, вышел сияющий единорог и и остановился напротив. Девушка закричала и поползла прочь от зверя. Единорог подошел к ней. Она закрыла глаза и почувствовала на своей шее прикосновение чего-то мягкого и нежного — словно тополиный пух. Она открыла заплаканные глаза и увидела, что единорог касается ее своим рогом, оказавшимся мягким и невесомым. Сверкающий и распространяющий сияние рог был создан из чего-то почти неосязаемого и светил как солнечный луч. Бояться его было нечего. Девушка рассказала о своем открытии и обрадованные местные больше не боялись единорогов. Они рассказали всем, кому только могли, что их страхи были глупыми. Всех единорогов поймали.

Оленек тогда был совсем маленьким. На его лбу еще не было сияющего рога и ловцы решили что это маленький олененок и не стали ловить его. После этого, оленек стал себя называть оленьком и даже из мыслей напрочь выкинул любые воспоминания о том, что он единорог. Когда он начал подрастать, он подошел к озеру и увидел, что на его голове набухает пушистая шишечка, из которой потом и вырастает сияющий рог. Оленек пошел в место, где исполняются все желания, дождался нужного часа, встал в правильном направлении и пожелал навсегда остаться маленьким олененком, без сияющего рога и вообще без каких-либо рожек, даже оленьих.

Он был очень быстрым и легко убегал от людей и зверей. В лесу он нашел дом, вдоль стен которого, одна на другую, были уложены книги и рукописи. Огромные тома, в тяжелых кожаных переплетах, аккуратно были сложены вдоль стен. По ним можно было взбираться под потолок и весело прыгать — оленек был совсем маленький, а книги очень большие. Книги не рассыпались и оленек обегал всю комнату под потолком.

Он пришел в этот дом и увидел, что на деревянной кровати, стоящей ровно посреди дома — другой мебели там не было — кто-то лежит. Оленек осторожно и бесшумно подошел к кровати. На ней спал старик, со всех сторон на кровати были разложены книги. Старик лежал посреди них, на спине, в темно красном халате. Он открыл глаза и тихим, но совсем не сонным голосом, сказал что, всегда знал о том, что в этих краях должны быть единороги. Оленек подумал что он же совсем не единорог. Старик рассказал ему, что это его дом, в котором он не был много лет, а книги он собрал еще в юности, но не успел прочитать, потому что отправился в далекое путешествие. А про единорогов — всегда догадывался, хотя не видел ни одного, даже когда жил в этих краях.

Потом оленек часто приходил к старику. Старик читал свои книги, оленек забирался на книжные горы и обегал комнату под самым потолком.

Потом он пришел и увидел, что над самым домом из серого кучковатого облака идет дождь. Падали крупные капли и ровно над домом как венец зависла маленькая яркая радуга. Оленек смотрел на нее, пока дождь не закончился и радуга не исчезла. Он вошел в дом и увидел халат, сохраняющий форму тела и разложенные на кровати книги.

Потом он часто приходил в дом и однажды осмелился забраться на кровать. Он почувствовал тепло и увидел, что над кроватью возникает облачко. Облачко сгущалось и принимало очертания человека. Через несколько минут перед оленьком оказался старик. Он опустился на кровать и сел на ней по-турецки так, что оленек оказался рядом с его рукой. Оленек так испугался и растерялся, что даже не мог пошевелиться. Тогда старик сделал то, чего не делал никогда — он погладил оленька по его маленькой пушистой шишечке, из которой не вырос рог. Оленек почувствовал, что он растет, но тело его не увеличивается. Просто вокруг него нарастают очертания кого-то другого. Вокруг оленька заплясали искры и крутящиеся разноцветные шары и скоро он уже видел чьи очертания нарастают — большого единорога со светящимся нежным рогом. Сам же оленек был словно внутри этого зверя, как в коконе. Он очень сильно боялся и тогда старик улыбнулся и очень громко хлопнул в ладоши, выкрикнув что-то. Тут же оленек поднялся в воздух, окруженный облачным единорогом и прорвал липкую паутину — обернувшись, он понял, что он вместе со стариком прошел сквозь крышу дома. Над домом, во всей красе висел сверкающий единорог, внутри которого, никому не видный, притаился маленький, смертельно перепуганный оленек.

Через секунду пошел крупный теплый дождь и оленьку казалось, что это не дождь, а большой единорог плачет, а слезы его падают на оленька. Сияла радуга и в ней оленек разглядел то, чего никогда в радугах не замечал — мягкую траву, цветы, солнце и больших единорогов, скользящих из одного радужного слоя в другой. Оленек забыл про то, что ему очень страшно и попытался прыгнуть в желтый слой, как ему показалось самый теплый и гостеприимный. Радуга поглотила его и стала больше и ярче.

Плясали в огне

Дети плясали в огне — маленькие сияющие дети. Они прыгали, смеялись, мечтая подскочить еще выше. Их измерение было теплым и радостным. Они хотели прикоснуться к рукам, тянущимся к ним, ответить на рукопожатие, но сморщенные угрюмые существа успевали отдергивать свои конечности раньше, чем дети запрыгивали на кожу или волосы. Существа тянулись к детям и пытались взять их на руки, дети тянулись к существам, но, в последнюю минуту, почему-то ничего не получалось.

Они сидели вокруг костра — сморщеные, покрытые сьежившейся, тускло зеленой кожей. Глаза их были полуприкрыты. Они никогда не улыбались и не разговаривали. Улыбаться они не умели, а разговаривать было не нужно. Каждый знал ровно столько же, сколько знали остальные. Всего их было шесть. Вокруг этого костра всегда было шестеро. Один из них мог иногда отойти, но пятеро должны были оставаться рядом с костром. Они поддерживали огонь взглядом своих неподвижных глаз и теплом своих тел. Раз в шесть дней приходил седьмой. Тогда они смотрели на огонь и видели то, что видел он — дымных лиловых фей с тонкими пальцами, прозрачные оранжевые дворцы, огненные круглые озера, извивающиеся алые цветы с синеватой серединкой и смешной сияющий народец, обитающий среди язычков пламени, которое и не пламя вовсе, а цветы, реки, горы и водопады. Они смотрели глазами седьмого и видели жизнь, резвящуюся за тончайшей пламенной стеной. Потом седьмой вставал и уходил. Возможно, к следующему костру.

Дети ничего этого не знали и не различали лиц и фигур — они видели лишь руки, тянущиеся к их огненным деревьям и скалам. Руки эти представлялись им большими небесными змеями, появляющимися в небе время от времени. Сначала возникала тень, потом, в небе показывались очертания руки, иногда, на миг, появлялась рука и тут же вырывалась из пламени. Ходили легенды о проворных, успевших забраться на руку-змею, пробежаться по ее холодной шкуре и спрыгнуть потом обратно вниз. Жизнь огненных детей была танцем и движением. Жизнь существ — неподвижностью и ожиданием. Дети не знали зачем они танцуют, существа не знали чего они ждут.

Однажды седьмой не пришел. Его ждали долго и смотрели в огонь, призывая. Седьмой просто умер от старости, но существа не знали старости и не ведали, что седьмой был человеком, жившим в лесу.

Он жил в этом лесу много лет и раз в неделю обходил ведьмины круги. Зачем он это делал — он не знал. Так делал его отец — тоже колдун, так делал его дед — тоже живший одиноко в лесу. Последнему колдуну некому было передать этот ритуал. Да и смысла он в нем особого не видел. Отец верил, что колдун, входящий каждую неделю в ведьминские круги, в середине которых можно увидеть маленький огонек, получает силы и знание от огненных фей, живущих в пляшущей искре. Седьмой этих фей не видел, хотя и слышал иногда тихий смех и шелест внутри круга и еще чувствовал рядом, в круге, чье-то присутствие, каких-то существ, их тяжелый взгляд и холодное тяжелое ощущение. Ему чудилось, что существ шесть. В каждом круге было одно и то же. Он сидел внутри каждого круга, как его учили, на одном месте, неподвижно, смотрел не мигая в середину, пока не появлялся грезящийся ведьминский огонек, разгорающийся все сильней и сильней. Его тело наполнялось теплом и руки тяжелели. Потом он закрывал глаза и за закрытыми веками плясали искорки и складывались из них витиеватые узоры, как-будто кто-то выводил затейливые неизвестные буквы, смеялся и буквы плясали и смеялись и смысл происходящего был неуловим никогда и никем.

Потом он открывал глаза, пятясь выходил из круга и шел к следующему. Всего кругов было семь. Это он проделывал каждую неделю. Пока не умер от старости.

Существа долго ждали. Потом они начали вглядываться в костер сами, но ничего не увидели. Одному из них пришла в голову мысль, которую тут же почувствовали остальные — он подумал, что огненный народец умер и потому седьмой больше не придет. Существа, сидевшие по кругу, встали и медленно разбрелись по лесу. Трава распрямилась и ведьмин круг исчез. Огоньки гасли. Огненные дети почувствовали непонятную слабость и перестали плясать.

Птица

Птица парила в воздухе над круглым горным озером. Сделав несколько кругов, она застыла над ним, прикрыв глаза и настроив ритм своего сердца на биение сердца земли. Глубоко внутри вулкана стучало огненное сердце, а в воздухе, над бледно-голубой водой, билось сердце птицы. Когда они вошли в резонанс, на ее груди открылся глаз — такой же круглый и блекло-голубой, как и озеро. Этот глаз умел видеть только карту и ничего более. Глаз смотрел в озеро.

По воде пошли мелкие волны — шли они одновременно в разные стороны, сталкиваясь и расходясь. На дне озера тонкий белый песок начал образовывать фигуры, борозды, горки, впадины, пока из них не образовалась карта. По воде пробежали розовые пятна, путая рисунок, но через секунду карта снова была видна. Круглый глаз, не мигая смотрел на нее, потом резко закрылся, его заслонили перья на груди птицы, она качнулась в воздухе, открыла другие глаза и медленно полетела вверх. Как только глаз закрылся — карта на дне исчезла.

Птица летела все выше, пролетая через небеса, параллельные друг другу и разбросаные в беспорядке воздушные города. На небесах оставался темно-серый слепок ее громадных крыльев. Поднявшись над всеми воздушными городами, птица сложила крылья, потом развела их и на крыльях, с внутренней и внешней стороны, открылись продолговатые сияющие глаза. Глаз было великое множество. На самом деле, это были души птиц, всех птиц, существовавших когда-то.

Птица запела, но ее не было слышно, потому что голос ее был слишком громок и слишком высок. Ее не слышал никто, но в воздухе образовались радужные водоворотики; изумрудные смерчи — холодные и горячие, сталкивались под ее крыльями; вдруг, из ниоткуда появлялись и тут же таяли снежинки; в середине смерчей виднелся золотой песок, и в воздухе повисали обрывки картинок: деревья без веток — только ствол и листья, уже шелестящие на невидимых ветвях; рыбы, плещущиеся в невидимой реке и камни на дне ее; яблоки и апельсины, висящие в пространстве, и еще много всего. Постепенно, все выстраивалось в картину сада. Рай для птиц был готов.

Птица взмахнула крыльями и многоцветные глаза осыпались с ее крыльев и испуганно завертелись в воздухе. Каждый глаз был охранен переливающейся оболочкой и как будто плавал в своем мыльном пузыре. Постепенно, внутри оболочек началось движение: глаза моргали, кружились на месте, вытягивались, принимали самые несуразные формы, но, в конце концов, становились прозрачными радужными птицами. Самыми разными. Оболочка вокруг них истончалась и, наконец, растаяла.

Птицы казались самых разных размеров, но при этом все они были одинаково крохотными. Они разлетелись по саду, просвечивая друг сквозь друга, и их разностильное пение сливалось в медленную и торжественную мелодию, которой безуспешно они пытались научиться на земле. Птица медленно улетала вниз за новыми глазами.

Афиша История любви Люди Пресса Диски Стихи С начала Интервью Взгляд Фото Песни Линки