— Над чем группа «Р & Т» работает в данный момент?
— В данный момент происходит работа над двумя альбомами. Один из них будет концертной версией.
— «Версией»? То есть?
— То есть это живой звук, записанный на репетиционной базе. Мы хотим передать энергетику, которая возникает именно при живой игре, когда все так честно стоят, смотрят другу в глаза и играют. На диске будут шесть или семь вещей, которые раньше не выходили, и примерно шесть-семь известных песен. А смысл этой записи в следующем: недавно к нам пришли новые музыканты, и у нас появилась не только новая программа, но и звучание сильно поменялось. И принципиально изменилось поведение на сцене. Чего, к сожалению, не будет видно на записи. (Улыбается.)
— И когда же альбом появится?
— Скорее всего, по осени, поскольку все уже записано и осталось только свести.
— А что со вторым?
— Второй альбом очень необычный. Даже, наверное, «замороченный». В его записи участвуют не только музыканты группы, но и приглашенные — к примеру, известный басист Павел Пичугин, который работал с Федей Чистяковым (экс-«Ноль» — Прим. авт.), с Аней Герасимовой (Умка — Прим. авт.) и т.д. Смысл студийной работы заключается в нашем случае не в том, чтобы показать концертную программу, концертное звучание группы или сделать что-то в духе коллектива «Р & Т», а в том, чтобы создать принципиально новый звук и новое видение. Мы записали инструменты, которые на концертах никогда звучать не будут: индийская гармоника, например, — с ними кришнаиты сидят периодически на Арбате, — и палочные гусли. Альбом будет очень разноплановый и вообще — такой, каким, собственно, он и должен быть. Настоящий альбом — это ведь произведение целостное. Как роман. И, как в романе, там должны быть главы, действующие лица, сюжет, интрига.
— Интрига будет?
— Обязательно. (Смеется.)
— Каждый концерт группы «Р & Т» неповторим?
— Я думаю так: каждый концерт на сто процентов неповторим.
— Или на двести?
— Не знаю, может быть. Но на сто процентов — точно.
— То есть импровизация — это всегда?
— Да, конечно. У нас нет внутренней «литовки».
— И внешней соответственно?
— Да, разумеется, — одно зависит от другого.
— Рада, а это правда, что на ваших концертах люди плачут, падают в обморок, бьются головой о колонки?
— Это абсолютно серьезно. Но такое бывает не каждый раз, естественно.
— Можно пример?
— Был концерт в Тюмени, на котором две девочки потеряли сознание. Не потому, что им плохо стало, а потому, что они пере...
— ...напряглись?
— Нет, это не перенапряжение. Это, наверное, перехлест эмоций некоторых: возникли у людей ассоциации разные, какие-то картинки пошли в голове.
— А в столице бывали случаи?
— Да, в клубе «Пилот» человека заглючило так, что он стал головой об колонку биться... А что до слез, то плачут очень часто.
— Вот она — великая сила искусства...
— Когда человек может спокойно отдаться тому впечатлению, которое он получает, — это, собственно говоря, совершенно нормально. Когда люди влюбляются, они ведь тоже плачут и смеются не вовремя. Это нормальная эмоциональная реакция. Это ни плохо и ни хорошо. Это естественно. И не надо этого бояться.
— Вас понял. Какой из собственных пластинок вы довольны более всего?
— А я их не слушаю. (Смеется.) Но по общей идее, по соответствию того, что задумывалось, с тем, что получилось, это, скорее всего, «Любовь моя печаль».
— А какие факторы обыкновенно претят соответствию?
— В первую очередь, мистические. А во вторую — тотальная бедность российский музыкантов. То есть, условно говоря, вокал нужно писать в микрофон за две тысячи долларов, а пишешь его в микрофон за сто пятьдесят. Поэтому масса оттенков до слушателя просто не доходит. Аппаратура хорошего студийного уровня именно тем и отличается, что передает голос не интереснее и не лучше, чем он есть, а ровно таким, какой он есть.
— Ну, ничего, ничего, все еще будет.
— Все так говорят. (Задорно смеется.) Вот уже лет десять.
— Тем более... Вы — профессиональный филолог. Ваши стихи — это изобилие неточной рифмы и порой — отсутствие размера. Образование и творчество — «две большие разницы»?
— Стоп. А какое отношение филологическое образование имеет к поэзии?
— Никакого?
— Абсолютно. (Смеется.) Это совершенно разные вещи. Короче говоря, можно, наверное, какие-то взаимосвязи находить, но при этом они будут сильно притянуты за уши.
— Значит, все-таки «две большие разницы». Часто ли у «Р & Т» бывают репетиции? И как они обычно проходят?
— «Юридически» раз в неделю, а практически — в зависимости от того, есть ли деньги на аренду базы. И еще — если поступает предложение отыграть на каком-нибудь акустическом фестивале, начинаются бешеные репетиции. Вот. А проходят они, конечно, по-разному. Но есть одна вещь, не свойственная большому числу групп и абсолютно характерная для нас, — то, что репетиция должна быть праздником. Уровень подъема на репетиции зачастую выше, чем на концерте. И на репетиции мы играем значительно лучше — не по техническим показателям, а по энергетике. Отчасти это объяснимо: нам не мешает шум из зала, хлопанье дверей, не мешают администраторы клуба с требованиями сделать потише бас, приглушить барабаны и проч. На репетициях мы никогда не ругаемся, а если и бывает, то полсекунды — на уровне «дурак — сам дурак». То есть все очень мягко и очень радостно. И это не то чтобы принципиально, а просто иначе — как бы и смысла нет. Люди должны быть счастливы, когда они встречаются друг с другом и играют музыку.
— Ваш голосовой диапазон — это три с четвертью или все-таки четыре октавы?
— Три с половиной я беру легко — в этом диапазоне могу кувыркаться на любом концерте. Ну а дальше все зависит от таких деталей, как физическое состояние, влажность воздуха, накуренность помещения и т.д. Это у всех певцов так.
— А как ухаживаете за голосом?
— Да никак не ухаживаю — только езжу до сих к своему преподавателю. Я у нее семь лет учусь, но она может вдруг такое сказать, чего я от нее за все это время ни разу не слышала.
— Значит, до сих пор ходите на уроки пения?
— Это уже не уроки, это скорее корректировка вокала.
— Печатные издания довольно редко дают информацию о предстоящих выступлениях Рады. Как можно узнать о том, где и когда будет ваш концерт? Интернет — не в счет.
— Вот в нем-то как раз и можно узнать. Плюс к тому очень большому количеству подписчиков объявления о концертах рассылаются.
— Где можно услышать группу в ближайшем будущем?
— Хороший вопрос.(Смеется.) Вообще, мы решили перейти на несколько иную стадию общения с публикой. Теперь наши концерты будут проходить либо в залах, либо на фестивалях. Выступления в клубах станут достаточно редкими: как я уже говорила, группа стала больше. Теперь нас шесть человек, а для клубной сцены это уже много. И звук стал более плотным и более громким. Для клуба это просто плохо. А в ближайшем будущем нас можно будет услышать в клубе «Вермель» и, наверное, в Доме журналиста.
— Два слова о поклонниках. И, по возможности, какой-нибудь прикол.
— О, приколов очень много... равно как и поклонников! (Хохочет.) Ими, надо сказать, я довольна: они у меня очень хорошие. Аудитория группы «Р & Т» — во-первых, не хиппистская, во-вторых — не тиннейджерская. Поэтому все люди, которые мне звонят и пишут, очень интеллигентные и спокойные. Хамских писем или звонков я просто не помню. Очень много пишут из-за рубежа — из Перу, например, из Америки, Израиля. Иногда — на плохом русском, что совершенно романтично. А приколы бывают самые разные. Иногда люди начинают толковать тексты, навешивать какие-то свои проекции на мои песни. Как-то раз сатанисты звонили и восхищались: «Это отличная сатанинская музыка! Спасибо, Рада!». В этот же день пришло письмо, в котором люди благодарили за изложенную в песне христианскую мораль. Многие не понимают, что я пою о вещах, которые объективно существуют — даже не в сознании, а именно в мире. Поэтому навешивать на это свои проекции как-то глупо. Почти все приколы с поклонниками забавны именно в этом плане.
— К вопросу о дальних странах. У вас ведь где-то там что-то выходило, не так ли?
— Да, во Франции на лейбле «Pricosnovenie» вышел наш сборник и очень хорошо разошелся. А сейчас там довольно успешно продается «Любовь моя печаль».
— Короче сказать, мировая популярность?
— Это не популярность, скорее — мировая известность в узком кругу ценителей.
— Все равно здорово. А клипы у вас есть?
— Нет, только концертные съемки. Конечно, мы пытаемся все время что-то сделать, но это упирается, с одной стороны, в деньги, с другой — в отсутствие необходимых связей.
— Как Рада Анчевская относится к «русскому року»?
— (Весело смеется.) Я недавно была в музее Маяковского на концерте группы «Кооператив Ништяк». Там прозвучала их знаменитая песня с припевом «плевать я хотел на российский рок». Я дико радовалась, когда все это слушала, очень долго им хлопала и думала о том, что «Кооператив Ништяк» — это одна из моих самых любимых групп. А вообще, когда говорят «русский рок», обычно подразумевают «Чайф». То есть что-то ужасно попсовое, очень коммерческое и, как правило, крайне тупое.
— С сестричками и братьями «по цеху», так сказать, — с Арефьевой, Умкой, Сергеем Калугиным и проч., — дружите?
— Я их всех знаю и очень хорошо к ним отношусь. Но ни с кем, кроме своего коллектива и некоторого количества близких людей, особенно не дружу. Не тусовочный я человек.
— Читал интервью с вами на сайте группы. Время от времени в ваших репликах проскакивает слово «борхесовщина». Это — от нежной любви?
— Да, исключительно. Это единственный, наверное, автор, которого я могла читать десять лет назад, перечитываю по сей день, и это не вызывает у меня раздражения.
— А что вызывает?
— Вот Кастанеду, к примеру, я уже не могу больше читать, от Кортасара скучно становится. А вот Борхес — нормально.
— А еще что «нормально»?
— Сейчас вот читаю книги о классическом буддизме и древнерусские предания.
— Какую музыку слушаете?
— Женский вокал слушаю — абсолютно любой. Это как бы естественное профессионально свойство.
— Три года Рада занималась журналистикой. И теперь создает некие тексты для СМИ. О чем они, если секрет?
— Я рецензирую компакт-диски, пишу под псевдонимом. Под каким — не скажу, потому что иначе меня убьют: ругаю часто. Еще пишу статьи об аромотерапии, целительстве, правильном питании и т.п.
— Появится ли ваш новый «сольник»?
— Да, появится когда-нибудь.
— Пластинка «Где-то сказки были» насыщенная получилась.
— Ну так там я собрала практически все, что умела играть на гитаре. А вот новый «сольник» я сделаю совсем по-другому — не только с гитарой, но и с пианинкой, например, или еще с чем-то интересным.
— Как рождается песня?
— А черт его знает, как она рождается. Вообще, каждый день нужно садиться писать, и в какой-то момент напишется хороший текст. Если сильно повезет, то вместе с этим текстом и мелодия в голове звучит. А если не повезет, сперва текст появится, а мелодия «приклеится» потом.
— Однажды вы сказали, что пытаетесь уйти от постмодернизма. Это как? И — уйти куда?
— Почему пытаюсь? Я им просто не занимаюсь. Потому что это пошло и скучно. А на сегодняшний день это уже и отжило, к счастью моему великому. Когда я говорила про постмодернизм, это было еще ой как актуально, а сейчас...
— Какой, по-вашему, должна быть идеальная музыка?
— Интересный вопрос! (Смеется.) Вам нужен ответ честный или наглый?
— Разумеется, наглый.
— Как на наших концертах.
— Хороший ответ. Честный...